Дорогой надежды [= Дорога надежды ] - Анн Голон

— Я не могу знать, что «они» прячут в рукаве.

— Было бы неразумно полагать, что голословных заявлений отца Марвиля, который не питает к нам любви и не прочь, наверное, возбудить против нас паству, достаточно для обвинений. Иезуиты — народ серьезный. Вряд ли они станут теперь наушничать против нас его величеству.

Лейтенант полиции выглядел удрученным.

— Но мученическая смерть отца д'Оржеваля служит подтверждением серьезности его последних писем, последних анафем. Я не хочу предстать невежей, просто отказывающим даме в праве взглянуть на столь выразительные письмена.

Знайте: теперь вы предупреждены и должны соблюдать осторожность.

«Вот и я вовсе потерял голову, — мысленно спохватился он. — Предупреждая ее, я делаюсь ее сообщником, а ведь мне прекрасно известно, что она мне беззастенчиво лжет, что это она прикончила Варанжа и что вся эта шайка, включая Карлона и Виль д'Аврэ, замешана в истории с „Ликорном“ и мадам Модрибур! Тут какая-то мрачная тайна, здесь может отыскаться столько трупов, что мир попросту ужаснется…»

Несмотря на эти мысли, он продолжал:

— Вы считаете, что в Новой Франции к вам относятся благосклонно. Что ж, вы недалеки от истины. Однако возможно и непредвиденное отрезвление. Языки, которые вели себя смирно, чтобы не дразнить вас, могут забыть об обете молчания. Ваша красота и щедрость превратили многих в ваших друзей. Однако свет забывчив! В вас есть не только добродетель. И я не верю в вашу невиновность!

— Вы говорите это не в первый раз.

— Не грех и повториться. Не верю в вашу невиновность!

— Я отлично вас слышу, господин лейтенант полиции, и нисколько на вас не сержусь.

Неожиданно она одарила его столь искренней и дружеской улыбкой, что он окончательно растерялся. Ему пришлось встать и заходить по кабинету, чтобы унять волнение.

— Послушайте меня! Меня поставили в невыносимое положение по отношению к вам и к господину Пейраку, и об этом можно только сожалеть. Прошу вас, мадам, попытайтесь составить для меня список этих молодых особ, чтобы можно было разобраться, что стало со всеми теми, кто взошел на борт злополучного корабля во Франции. Это — пустая формальность, которая ничем вам не угрожает, мне же она поможет выиграть время и разузнать, кто же с такой непонятной настойчивостью добивается возмещения затрат. Может, тут и впрямь кроется интрига, закрученная умелыми мошенниками? Есть люди, которые, стремясь удержаться при дворе, пускаются на любые хитрости, вплоть до подкупа писцов и служащих министерств, чтобы оставаться в курсе дремлющих споров и пользоваться ими в своих целях — Тогда — другой разговор, — уступила она. — Если дело только в этом, то я пойду вам навстречу и постараюсь помочь чем смогу. Давайте сюда ваши бумажки. Кажется, я знаю, к кому обратиться, чтобы заполнить пустоты в вашем вопроснике, касающемся гибели «Ликорна» н судьбы королевских девушек.

Однако ничего большего я вам обещать не могу.

И она покинула его с той же ласковой, снисходительной улыбкой, прощавшей ему его прегрешения.

Она не стала откладывать визит. Вскоре в доме Дельфины Розуа, супруги симпатичного Гильда Мажера, прозвенел звонок. Молодая женщина встретила ее радостной улыбкой, которая мигом растаяла, стоило ей узнать о цели посещения.

— Почему такая бледность? — поинтересовалась Анжелика, пытаясь исправить произведенное неблагоприятное впечатление.

— Снова говорить о тех ужасных днях? Никогда! — замахала руками бедная Дельфина, едва не выпроводив гостью за дверь.

Анжелике пришлось уговаривать ее:

— Для меня это такое же невеселое занятие, как и для вас, но ведь Гарро в ярости! Создается впечатление, что кто-то во Франции смеет ему угрожать.

Дело-то пустяковое: вспомнить, что стало с каждой из королевских девушек, которые поднялись с вами вместе на «Ликорн». Но без вас мне с ним не справиться. Ну же, Дельфияа, приободритесь!

— Приступим! — молвила Анжелика, подсаживаясь к круглому столику и раскладывая на нем бумаги. — Господин Антремон — не такой уж дурной человек, однако ему не поручали бы выполнение столь тяжелых и неприятных обязанностей, если бы у него не оказалось естественной предрасположенности причинять неудобство ближнему. Тут, наверное, не обходится без особого пристрастия, пусть неосознанного, выведывать о человеке все, даже самое потайное, добиваться от несчастной жертвы безоговорочного признания своей вины… даже вымышленной. Кроме того, так он служит королю и господу Богу, именно в таком порядке, полностью соответствуя своему идеалу — святому Михаилу, разящему дракона, олицетворяющего Зло. Надо будет как-нибудь выложить ему все это, однако на сегодня у меня нет для этого сил, да и вряд ли светские укоры принесут хоть какую-то пользу. Нас преследует рьяно роющий землю кабан, и я могу себе представить, как он дорывается на большой глубине до чего-то такого, что мы предпочли бы видеть навсегда захороненным. Так что лучшее, что мы можем сделать, — это удовлетворить его потребность в точных сведениях. Порой служака, заполучив безупречные документы, которые он может с блеском подать наверх, на этом и успокаивается.

Она изо всех сил старалась развеселить и приободрить Дельфину, которую колотил озноб.

— И все же откуда взялся столь острый интерес и нашей судьбе?

— Я же говорю: компании, ссудившие денег на ваше плавание к берегам Новой Франции, и приказчики, ответственные за возмещение кредитов, предоставленных королевским казначейством на ваше размещение в колонии, хотят знать о судьбе своих денег и о том, принесла ли их щедрость хоть какие-то плоды. Вполне законное требование, да и не слишком неожиданное: администрация вообще не способна проявлять прыти в таких делах, а тут еще океан, который приходится преодолевать по несколько раз, поэтому нет ничего удивительного, что подобное расследование занимает три-четыре года.

Однако молодая супруга флотского офицера по-прежнему волновалась.

— Не возьму в толк, почему «Компания Богоматери Святого Лаврентия», или как ее там, смеет чего-то требовать. Почти все расходы на экспедицию взяла на себя герцогиня де Модрибур, а все эти общества и компании были созданы лишь для того, чтобы добиться официальных разрешений, в которых обычно отказывают частным лицам. Вместо того чтобы предъявлять какие-то требования, они должны чувствовать себя должниками мадам Модрибур.

— Так, значит, они ее наследники?

— Не было у нее наследников! Что до королевской казны, — продолжала Дельфина, — то она не понесла больших расходов, так что тут и расследовать нечего. Если мне не изменяет память, мадам, то это как раз вы с господином Пейраком пожаловали нам приданое, что-то сомнительно, что им потребовались уточнения, чтобы вернуть долг вам.

— Что верно, то верно!

— Остальное же — белье, разные мелочи, посуда — было получено благодаря благотворительности монахинь из монастыря Святого Семейства…

— Помню, помню… У вас острый ум. Дельфина, вас не застигнешь врасплох. Я передам ваши замечания господину Гарро, которому это все тоже кажется подозрительным. Правда, он утверждает, что еще подозрительнее другое: наше нежелание требовать какого-либо возмещения.